Когда рассматриваешь вклад венгерского психоанализа в теорию объект-отношений, рассматриваемой в узком смысле, в том виде, в котором она представлена в работах Меляни Кляйн или Отто Кернберга, тогда самое большее мы можем говорить только об особой вдохновенности венгерских психоаналитиков. Но если мы будем подходить к этой теории в более широком смысле, а не только как это делал Фройд, сводящий объект-отношения исключительно к удовлетворению потребностей и влечений, то есть, когда мы будем придерживаться гипотезы, что ребёнок изначально обладает первичной потребностью в построении объект-отношений (тут читатель может обратиться к работам Фэйрберна, Боулби, Шпица, Малер и т. д.), то тогда приходишь к выводу, что Ференци, Херманн, а также Михаэль Балинт и Алиса Балинт внесли основополагающий вклад в теорию объект-отношений.
Ференци и Балинт являются теми представителями венгерской психоаналитической школы, которых в последние годы начинают всё больше замечать и изучать во всём мире. Несколько в тени стоит Херманн, хотя его идеи правда в изменённом виде оказали специфическое влияние на нескольких исследователей современного психоанализа. Поэтому мы уделим повышенное внимание рассмотрению идей и роли Херманна.
На конференции четырёх стран в 1937 году М. Балинт следующим образом характеризовал Будапештскую школу: она не признаёт значение первичного нарцизма, с самого начала рассматривая развитие человека под углом зрения объект-отношений[1].
1. Шандор Ференци
Но фактически в противоположностью мнению Балинта Ференци говорил о первичном нарцизме, используя это понятие без чёткого отграничения своего подхода от фройдовского. Первая основополагающая работа Ференци Introjektion und Uebertragung («Интроекция и перенос», 1909) отличается двусмысленностью по отношению к нашей теме. В этой статье впервые появляется понятие интроекции, под которой Ференци понимал интроекцию объектов. В этом можно бы было усматривать первый шаг по пути к теории объект-отношений, если бы только Ференци не опирался непосредственно на концепцию первичного нарцизма: человек способен любить лишь самого себя; а когда им либидозно оккупируются (пленяются) объекты, так это оттого, что человек принимает их в свою сферу Я. Но если мы обратимся к главному труду Ференци Thalassa (1924)[2], в котором Ференци излагает свои теории о формировании генитальной сексуальности, тогда мы видим, что никакого места первичному нарцизму тут не остаётся.
О чём же идёт речь в книге? Говоря вкратце: сексуальность является реакцией на пережитые ранее катастрофы и, как и все влечения, стремится воспроизвести одну из предыдущих ситуаций. Такой катастрофой, например, было рождение, изгнание ребёнка из утробы матери. Ведущим побуждением в жизни влечений является страстное желание возвратиться в утробу матери, что и осуществляется детской сексуальностью аутоэротически, в фантазии, а в генитальной сексуальности чуть ли не реально во время полового акта. Опираясь на символику сновидений, Ференци считал, что за катастрофой рождения можно обнаружить филогенетические следы памяти о величайших на земле природных катастрофах: высыхании архаичного моря, выбрасывании из него и начале жизни на суше. В этом отношении не только море является символом матери, но и обратно, мать является символом моря, архаичного источника. Ференци попытался проинтерпретировать общий ход биологического развития сексуальности в рамках филогенетической теории памяти. Оказалось, что на нижних ступенях развития многоклеточных живых существ оральность, а позднее анальность, невозможно отделить от генитальной функции.
Наверное, ещё не была опубликована Thalassa, а многие психоаналитики уже успели отнести идеи Ференци к научным мифам, Science-fiction. И, тем не менее, можно обнаружить, что в терапевтической установке и в терапевтическом стиле Ференци со времени публикации этой книги произошли значительные изменения: вместо присущей Фройду отцовской установки по отношению к пациентам у Ференци всё больше проявляется материнская установка. В последующих технических работах Ференци появляются идеи, которые довольно хорошо напоминают мысли Меляни Кляйн.
В статье «Путаница в понимании речи между взрослым человеком и ребёнком» (Sprachverwirrung zwischen dem Erwachsenen und dem Kind, 1933) Ференци описывает особый тип расщепления: одна из частей души ребёнка идентифицируется с сексуальным насильником и даже принимает на себя его укоры совести. Такой механизм интроекции действует словно зеркало, словно обращение проективной идентификации тогда ещё этого понятия не существовало. В статье «Детские анализы с взрослыми людьми» (Kinderanalysen mit Erwachsenen, 1931) Ференци в интерактивной форме показывает воздействие интроецированных объект-отношений: 50-летний мужчина, обращаясь к Ференци, говорит: «Дедушка, боюсь, что у меня будет ребёнок». Вместо того, чтобы в столь драматической ситуации обременять пациента излишней интерпретацией, Ференци ограничивается простым вопросом, произносимым ровным, тихим голосом: «А почему ты в это веришь?». В уже посмертно опубликованной статье «Мысли о психической травме» (Gedanken ueber das Trauma, 1934) Ференци так пишет о посттравматическом расщеплении:
«Какая-то часть психики травмированного психически человека оказывается неживой, во всяком случае, она не будет доступна для сознания; во время анализа пациент представляет себе, что его голова опирается непосредственно на ступни и даже идёт подобным образом, или голова связана с остальными частями тела только посредством верёвок. Или же часть тела, рука, нога или какой-либо внутренний орган символизируют больного, страдающее дитя, а весь больной начинает играть роль матери».
Вот такие вещи удалось описать Ференци за 13 лет до открытий Меляни Кляйн, опубликованных ею в статье On some schizoid mechanisms (Int. J. Psychoanal., 27, 99-110, 1946 г.).
Ференци начинает всё большее внимание уделять роли психоаналитика в терапевтическом процессе и опасности нанесения аналитиком повторной психической травмы, имевшей место в далёком детстве, и всё только из-за того, что аналитик пытается сохранять безразличное, нейтральное отношение. В клиническом дневнике Ференци высказывает звучащую для того времени фантастическую идею, что эту проблему можно разрешить с помощью мутуального[3] анализа. Два самых выдающихся ученика Ференци, Балинт и Херманн, продолжали развивать идеи учителя дальше. При этом каждый из них пошёл другим путём в соответствии со своей личностной структурой.
2. Михаэль Балинт
Идеи и теории Балинта напрочь связаны с клинической работой. Следуя за своим учителем, Балинт специально подчёркивал, что психоанализ это не только техника лечения, но и взаимоотношения двух людей. Так что здесь Балинт оказывается одним из первых психоаналитиков, придававших большое значение контрпереносу. Балинт обнаружил у своих пациентов (у пациентов, обременённых чуть ли не с самого начала ранними расстройствами, у тяжёлых невротиков тогда, когда они оказывались за границей эдиповских проблем), что поведение их довольно значительно отличалось от поведения традиционных невротиков: слова переставали действовать в привычном смысле, интерпретации теряли своё объективное значение, слова воспринимались пограничными пациентами как проявления или любви, или соблазнения, или ярости психоаналитика. Удовлетворение желаний рассматривалось такими пациентами как само собой разумеющееся, а любая фрустрация вызывала бурные реакции. Причём эти реакции трудно было отнести к обычным эмоциональным ответам типа критики, проявлений злости и т. д. Скорее всего пациенты чувствовали себя опустошенными, потерянными, словно бы они были мёртвыми. Такую стадию Балинт назвал стадий фундаментального расстройства. Но как раз преодолением её и может стать новое начало, изменение прежних ориентаций по отношению к жизни и взаимоотношениям с объектами. Балинт заметил, что на этой стадии психоаналитического процесса у пациентов обнаруживаются чаще всего небольшие желания: они хотят прикасаться к руке психоаналитика, получать маленькие подарки или же, наоборот, делать их самими. Если удаётся отнестись толерантно к подобного рода желаниям, немножко жертвуя психоаналитическими принципами, тогда удовлетворение пациента остаётся пребывать на уровне предварительного наслаждения, никогда не доходя до появления генитальных страстей. Но если же пациенту в этом отказывают, то с его стороны следует мощная агрессивная реакция. Опираясь на такие наблюдения, Балинт вводит понятие первичной любви к объекту.
Согласно взглядам Балинта Самость ребёнка с самого начала жизни, то есть ещё в утробе матери, находится в интенсивном взаимодействии со своим окружением. Либидо свободно перемещается от направленности на среду, окружающую ребёнка, к самому ребёнку, и наоборот (vice versa). Фётус (внутриутробный плод) и окружающая его среда образуют прочное единство. После рождения либидо то направляется на объекты внешнего мира, которые постепенно приобретают привычный для нас гештальт (образ), то привязывается к сфере Я (для защиты его от фрустраций). Но речь здесь отнюдь не идёт о вторичном нарцизме. Балинт опирается на то, что сам Фройд только в последней работе «Очерк психоанализа» (Abriss der Psychoanalyse, 1938 г.) явным образом говорит о первичном нарцизме, а в других своих творениях оставляет простор для разных подходов к проблеме нарцизма. Говоря же о Балинте следует сказать, что он придерживается следующего тезиса: даже в начале жизни не существует безобъектной стадии, всегда мы можем обнаружить отношение с другим. Парное отношение с другим человеком принципиально отличается от триадных отношений, характерных для эдипальной любви. В парных взаимоотношениях существует только одно желание, другой дан мне для того, чтобы удовлетворять мои желания. Побуждающей силой здесь является огромное желание добиться полной гармонии с окружением, а всё, стоящее на пути к достижению такой гармонии, будет вызывать мощнейшие реакции. Объект, таким образом, приобретает значимость воздуха, без которого мы не можем обойтись, и естественно, что мы реагируем отчаянием, когда его вдруг начинает не хватать.
Если знакомиться с мыслями Балинта по поводу первичной любви к объекту, то можно попасть в терминологическую ловушку, так как то, что Балинт описывает как первичную любовь к объекту, очень схоже с тем, что Кохут (The analysis of the self. A systematic approach to the psychoanalytic treatment of narcissistic personality disorders. NY, 1971) описывает как нарцистическую оккупацию (пленение) объекта. Поэтому, наверное, стоит обращать внимание на то, что Балинт не пытается говорить о анаклитическом выборе объекта или о фиксации либидо вследствие удовлетворения, а о первичном отношении к объекту, отношении, существующем с самого начала. Да и, кроме того, Балинт специально подчёркивает, что использование понятия оральности оказывается недостаточным для того, чтобы охарактеризовать такое отношение. Клинический опыт Балинта убедил его, что такого рода отношения выходят далеко за рамки того, что мы подразумеваем под оральностью. Да и явления кожного зуда или младенческой экземы, в основе которых, по мнению Рене Шпица (The first year of life. NY, 1965), лежит амбивалентность матери, убеждают в том, что взаимоотношения матери и младенца никогда не могут сводиться к одной оральности. В этом смысле Балинт довольно удачно мог бы ссылаться на Херманна, что он собственно и делал в своих первых публикациях; хотя позднее упускал делать соответствующие ссылки.