Не ошибаемся ли мы, ставя перед психоанализом задачу устранить некий симптом или болезнь, в то время как психоаналитики всегда занимались тем, что способствовали появлению более самостоятельной личности, способной к постоянной авторефлексии?
Откуда появилось мнение, оказывающее сейчас постоянное давление на психоанализ, которое заключается в том, чтобы сделать его подобным стандартной терапии и подогнать его под медицинское понимание здоровья и патологии? Это давление вылилось в то, что все чаще стали ставить под вопрос особенности анализа, основываясь на последних исследованиях, которые отмечают такой феномен, как выздоровление, в медицинском смысле этого термина: обнаружение причины — лечение последствий — возвращение к здоровому состоянию, которое предполагает способность работать.
Главная причина имеет исторический характер: из-за преследований нацистским режимом психоанализ вынужден был покинуть свою родину и адаптироваться к научным условиям, существующим в Америке, которые предполагали, что психоанализом могут заниматься только врачи. В поисках протекции и привилегий, психоаналитики вынуждены были на время приостановить свои критические рассуждения и отдать предпочтение терапевтической стороне науки, в надежде положить конец спорам о природе психоанализа. Несмотря на то что Фрейд открыто заявил в 1926 г., что психоанализ не имеет ничего общего с медициной. Приписывание анализу медицинских свойств означает стирание границ между психиатрией и психоанализом, редукционизм в пользу клинической практики, отрезанной от социальной реальности и исследований, в соответствии со „святой святых“ „Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам“ (или DSM-III), а также стратегии прибыльности, к которой должно приспособиться аналитическое лечение. Определение таких понятий как: нормальное состояние, здоровье, болезнь — становится необходимым в том случае, если мы применяем причинный детерминизм, характерный для медицины, и начинаем бродить в дебрях биологизма, который не чувствителен к размышлениям о психике и обществе. Этот позитивистский подход возможен только ценой забвения природы бессознательного, которое является результатом опосредования между биологическим и социальной практикой с помощью инстанций социализации (семья, школа, группа), которые определяются социальными отношениями.
Последствия „омедицинивания“ социальной жизни также видны в тенденции к злоупотреблению психиатрическим лечением в обществе, которое вылилось в „грамматику внутренней жизни для всех“ (Алэн Эренберг) — библии о надлежащем поведении, если не назвать ее „учебником“. Подход противоположный по всем параметрам психоанализу. Поскольку психиатр more americano, гордый своими универсальными знаниями, является светской заменой священнику, духовнику или проводнику, раздающему отпущение грехов и покаяние. Он указывает дорогу к выздоровлению, здоровью, словно евангелист путь к священной истине. Не забудем также о тренере, перевоплощении индивидуализма, который проповедует не эмансипацию, а „расцвет и развитие“, помогая тем самым клиенту избавиться от пагубных симптомов, что часто отражает его неспособность помочь становлению клиента.
Эти приспособительные виды терапии являются формами социального контроля и следуют из индивидуалистской идеологии. Они предполагают в рамках „culture psy“ субъективацию социальных конфликтов, которая проистекает из либерализма. А это позволяет не столько дать новый импульс социальному протесту и раскрепощению пациентов, сколько активизировать потребление, будь то, по желанию, кратковременной терапией или фармакологией, производя по словам Алэна Эренберга „химическое выскабливание дилемм, которые формируют субъективность“. Человек начинает восприниматься не как пациент, которого перестраивают и освобождают, а как больной, которого надо лечить, как некий объект лечения. Пассивность, которую предполагает этот подход, не имеет ничего общего с работой пациента над самим собой в психоанализе. Таким образом, атрофия критического мышления способствует улучшению социального контроля и воспроизведению общества с большим количеством организаций по психологическому сопровождению. Потому что, как отмечала Элизабет Рудинеско, проведение политики контроля здоровья рискует вылиться в полное искоренение „отклонений“ в пользу нормы, если преследуется цель, заключающаяся в контроле так называемого „психического“ здоровья. Тем не менее, психоанализ неправомерно выступает против всякого медицинского подхода, который рассматривает физическое страдание, как, например, ангину, и пытается предупредить любые психические заболевания.
„Омедицинивание“ общества и окружающий индивидуализм подталкивают к попытке добиться успеха любой ценой и рассматривать индивидуума и его поступки с точки зрения эффективности и результатов. Возникает альтернатива: отказаться от психоанализа или сделать его доходным занятием, ведь анализ отказывается взять на себя роль лекаря, надзирателя за сознанием людей, а также не предполагает приоритет доходов над остальным. Науки о нервной системе и бихевиоризм являются наиболее характерными науками, в которых „человек всегда рискует отказаться от свободы, дабы вписаться в модель коллективного подчинения или терапевтической иллюзии“ (Элизабет Рудинеско). Поскольку кратковременные виды терапии концентрируются на одном симптоме, который они могут убрать в его первоначальной форме, забывая о том, что он составляет единое целое со всей психикой, как отмечает психоанализ. Вылечить медицинский симптом не значит вылечить аналитический симптом. Такой подход ориентируется на внешние признаки и не рассматривает бессознательные конфликты, а потому рискует не удалить симптом, а переместить его. Точное определение психоанализа не определяет выздоровление как его прямую цель. Он помогает пациенту реорганизовать свою личность, делает для него понятными реакционные и защитные механизмы, а также механизмы сопротивляемости. Психоанализ объясняет наравне с этим роль симптомов, например, вторичную пользу невроза.
Аналитический подход имеет своей целью изменение, разработку нового видения жизни, а не простое удаление симптома или болезни, которое нацелено на возвращение к первоначальному состоянию „здоровья“. Он стремится не к выздоровлению, а к освобождению, благодаря которому пациент будет способен к постоянной авторефлексии. Здесь речь идет об освободительной функции психоанализа, и анализ является, следовательно, не бесконечным лечением, а тем, что позволяет пациенту задаться вопросом о своей сущности и освободиться от отчуждения. Концепция эта кардинально отличается от медицинского идеала излечения и ставит под вопрос принятые трактовки понятий здоровья и болезни, которые отделяют норму от патологии. Как отмечал Фрейд, хотя побеждаешь и не всегда, но зато понимаешь, почему проиграл и совершенствуешься, благодаря приобретению новых знаний о самом себе. А Элизабет Рудинеско говорила, что „учиться вылечивать значит почувствовать противоречие между кратковременной надеждой и неудачей в конце, не теряя при этом веры“.